От morinen с http://mj-ru.livejournal.com/258164.html :

Он любил сильнее

Еще одна история из книги “A life for L.O.V.E.” – в некотором роде ответ на предыдущую. Некоторые истории, как эта, - очень личные, и понятно, почему люди никогда об этом никому не рассказывали. Но с другой стороны, горько, что знания о некоторых вещах никогда не выйдут за пределы фан-сообществ.

Он любил сильнее

Бригитта Блемен, Марина Доблер, Стефани Гросе, Соня Винтерхоллер, Германия

Поначалу мы были шокированы событиями, которые разворачивались перед нашими взорами, и просто не могли поверить в то, что Майклу придется вынести подобные обвинения, клевету и боль во второй раз в жизни. Хотя обвинения были нелепыми и очевидно сфабрикованными, обвинить его в столь ужасной вещи, как насилие над ребенком, и убедить в этом весь мир через некомпетентных журналистов – это самое ужасное, что можно было с ним сделать. Мы знали, что это разбило Майклу сердце, особенно когда так называемые «друзья» отвернулись от него в час нужды и даже многие поклонники не знали, чему верить, и предпочли уйти в тень, пока ситуация не прояснится.

Но мы понимали, что нужно было действовать – нужно было как-то показать ему, что есть еще люди, которые не верят в то, что говорится. Поэтому, как только назначили дату первой явки в суд в январе 2004 года, ничто не могло удержать нас от поездки в Калифорнию.

В Санта-Марии мы с ужасом увидели целую армию людей: вертолеты, летавшие над зданием суда в поддержку медийной вакханалии с сотней журналистов со всех концов мира, и несколько сотен зевак, осадивших территорию. Обстановка была, мягко говоря, беспорядочной. Мы с облегчением нашли в толпе знакомые лица поклонников, стоявших у барьеров с призывами к вере и любви, написанными для моральной поддержки Майкла в этот страшный день.

Когда Майкл прибыл и прошел в здание, нам показалось, что он выглядел уверенным, решительным и сильным, и он укрепил наше впечатление, когда на обратном пути поприветствовал поклонников у ограды и даже запрыгнул на крышу машины, чтобы его было лучше видно. Откровенно говоря, его вид нас приободрил и немного усыпил наши тревоги. Но сердцем мы знали правду – глаза не могли нас обмануть.

После судебного слушания толпа двинулась в Неверленд, потому что прошел слух, что Майкл откроет ранчо для публики. Тысячи людей смогли, наконец, удовлетворить свое любопытство и провести день в его парке развлечений, зоопарке, аркаде – они пили и ели вдоволь и воспользовались возможностью, чтобы заглянуть в дом Майкла. Очевидно, в большинстве своем, люди просто развлекались от души.

Мы же, поклонники, чувствовали себя совсем иначе. Майкл однажды сказал: «Неверленд – это я. Он олицетворяет самую мою сущность». Поэтому у нас было такое ощущение, будто Майклу пришлось обнажиться, вывернуть свой внутренний мир перед публикой, чтобы они все увидели и смогли, наконец, понять его. В тот день на ранчо нас посещали очень грустные мысли, и для нас Неверленд уже не был тем волшебным местом, что мы видели раньше. И тот факт, что ранчо осадила пресса, только усугубил ситуацию: над ним постоянно кружили вертолеты и снаружи ожидали десятки объективов.

Несколько дней спустя большинство поклонников разъехались по домам. По какой-то причине мы взяли билеты на пару дней позже, чем остальные, поэтому внезапно остались в этой местности одни. Мы немного поездили по окрестным достопримечательностям, но каждый день возвращались к воротам Неверленда, чтобы побыть поближе к Майклу в остаток нашего путешествия.

Снаружи Неверленд выглядел как обычно, но изнутри место было осквернено и его дух уничтожен. Как и другие поклонники, которым было не все равно, мы отчаянно хотели помочь Майклу – облегчить его боль, поднять ему настроение, – но не знали, как это сделать. Мы написали ему письма поддержки, смастерили кое-какие воодушевляющие подарки и попытались передать их через охрану.

Однажды вечером, когда мы сидели на траве у ворот, из Неверленда выехал один из братьев Майкла. Так как мы в тот момент ели, мы не обратили на него особого внимания, но он остановил машину и помахал нам, так что, в конце концов, мы встали и подошли к нему. Мы поздоровались и спросили, как Майкл. Он ответил, что Майкл «ничего», учитывая обстоятельства, но нотка грусти в его голосе не ускользнула от нас.

Мы спросили, может ли он передать Майклу кое-какие подарки, но он ответил, что мы можем передать их ему сами. Он объяснил, что Майкл будет выезжать из Неверленда завтра рано утром, и если мы будем здесь, то он обязательно остановится поговорить с нами. Мы лишились дара речи от такой перспективы, но в итоге поблагодарили его за то, что он дал нам об этом знать.

Конечно, мы разволновались и стали ломать голову над тем, что можем сказать или сделать, чтобы приободрить Майкла. Надо ли говорить, что нам предстояла бессонная ночь. Будильник зазвонил посреди ночи, и вскоре мы были уже на пути в Неверленд. Когда мы подъехали к воротам и запарковались на своем обычном месте, мы заметили, что вся охрана начеку. Позднее они объяснили нам, что посреди ночи там опасно, потому что всякие ненормальные – расисты или пьяные – носятся мимо ворот на машинах и выкрикивают грубости, а порой даже кидают чем-то в направлении охраны. Они боялись, что в один прекрасный день может начаться стрельба или кто-то даже попытается протаранить ворота на машине, чтобы причинить вред Майклу. Поэтому, увидев, что мы всего лишь поклонники, они вздохнули с облегчением.

Было еще темно и очень холодно – нам даже пришлось снять корку льда с лобового стекла нашей машины. Мы привезли с собой декоративные свечи и выложили из них сердечко у дороги, а затем приготовили наши подарки, письмо и стали повторять слова, которые собирались сказать Майклу, чтобы не забыть их на нервной почве.

Время шло, мы замерзали, а Майкла все не было. Мы уж было подумали, что его брат подшутил над нами, как вдруг увидели свет фар большого транспортного средства, движущегося по территории Неверленда к воротам. Сначала мы даже не поняли, что это, но потом разглядели ползущий по направлению к нам большой автобус. Медленно до нас дошло, что этот автобус, наверное, как-то связан с Майклом. Мы стояли, словно прикованные к месту, и смотрели на приближающийся автобус, пока он не остановился перед воротами. К нему подошли два охранника, и автобус выкатился к нам из ворот. Он открыл дверь, и к нам вышла ассистентка Майкла с вопросом, есть ли здесь кто-нибудь из прессы. Мы ответили отрицательно. Тогда она велела нам идти за ней. Из-за нашей нервозности мы с минуту колебались. Она поднялась в автобус, потом снова вышла и сказала, что каждая из нас может зайти внутрь – по отдельности.

«По отдельности?» - переспросили мы вслух. Мы не могли поверить, что все это происходит на самом деле. Не то чтобы мы не хотели встретиться с Майклом – совсем даже наоборот, просто мы представляли себе совсем другой сценарий: он проедет мимо и опустит окно – что-то в этом духе. Но подняться в автобус в одиночестве и остаться там с ним наедине было для нас чересчур - мы оказались не готовы.

Наша подруга Стефани, которая прослушала, что сказала ассистентка Майкла, только что подошла к нам, и мы, не задумываясь, сообщили ей, что она первая идет внутрь встречаться с Майклом. У нее не было времени отказаться…

Стефани:
«Я пошла в автобус первой. Я взобралась по ступенькам и на последних двух упала прямо под ноги Майклу – страшно смутившись при этом. Пока я вставала на ноги, я не заметила, как Майкл подошел ближе. Когда я подняла глаза, он стоял прямо передо мной. Едва не отшатнувшись назад, я посмотрела прямо ему в глаза и в состоянии шока смогла сказать только: «Привет». Он тоже ответил «привет» и поцеловал меня в обе щеки. Я пыталась вспомнить все умные предложения, которые мы придумали ранее и даже записали на бумажку, но они не приходили на ум. В тишине, которая повисла между нами, Майкл нахмурился, будто пытаясь понять, о чем я думаю. Чувствуя безвыходность положения, я вспомнила, что несколько дней назад охранники Неверленда забрали у нас подарки для Майкла. Мы с моими слабослышащими родственниками сделали ему в поддержку баннер, на котором языком жестов было написано «Мы верим в тебя». Этот баннер был среди подарков, которые должны были передать Майклу. И теперь, стоя лицом к лицу с Майклом, я спросила его, получил ли он те подарки. Он подтвердил, и тогда я спросила, обратил ли он внимание на баннер. Он задумался на мгновение, а потом, как если бы что-то всплыло у него в памяти, протянул: «Дааа…» Я помогла ему, вставив, что на баннере была надпись на языке жестов. Это освежило его память, и он воскликнул: «О, да-а!» Я спросила его, понял ли он смысл знаков. Он ответил просто: «Нет». Конечно, я объяснила ему: «Мы верим в тебя!»

Он упал прямо ко мне в руки и крепко обнял меня. Я воспользовалась шансом, чтобы поблагодарить его за то, каким человеком он был, и за то, как много людей он вдохновил и как помог моим слабослышащим родственникам. Слушать музыку для них очень нелегко, и они слышат ее совсем не так, как мы. Для них все звучит экзотично и несравнимо с теми звуками, которые можем различать мы. Нам повезло, что мы можем наслаждаться музыкой Майкла и звуками вокруг без усилий. Проникшись его искусством, полюбив Майкла и восхищаясь им, они натренировали слух, слушая его песни снова и снова, концентрируясь на деталях и пытаясь распознавать повторяющиеся элементы, отдельные слова. Такая тренировка повлияла на их повседневную жизнь: школа стала даваться им проще, им проще стало ориентироваться в мире слышащих людей.

Услышав это, Майкл был глубоко тронут, и мы еще какое-то время стояли, крепко обнявшись, не в силах сдержать эмоции. В этот момент я почувствовала, что это уже не односторонняя поддержка Майкла поклонниками – мы были нужны ему рядом, чтобы черпать мужество из таких историй, как моя. Он подкрепил мои догадки словами: «Скажи всем поклонникам, что я их очень люблю и ценю их поддержку по всему миру. Вы все очень дороги мне, и я нуждаюсь в вас». Про тяжелую ситуацию, в которой он находился, он добавил, что те, кто в ответе за эти ужасные обстоятельства, «пытаются уничтожить» его, и что все это «большая ложь, неправда!» Он настойчиво просил меня вернуться и поддержать его во время суда. Наверное, этого достаточно, чтобы описать те искренние отношения, что были у Майкла с нами, поклонниками, – между нами не было преград, и он считал нас близкими, как семья. Пережив эти минуты, я вышла из автобуса другим человеком».

Стефани спустилась со ступенек автобуса, и следующей идти к Майклу должна была Соня. Неуверенно она сделала несколько шагов наверх…

Соня:
«И вот внезапно я стою прямо перед Майклом и глупо говорю ему: «Привет, Майкл». Я отчаянно пыталась вспомнить вопросы, которые мы подготовили и записали, чтобы задать ему, но в этот момент все это испарилось. Единственный уместный вопрос, который пришел мне в голову, был «как ты?» Его я и задала. Майкл просто молча стоял передо мной. Он даже не смотрел на меня, только крепко сжимал мою левую ладонь обеими руками. Затем он наклонился и поцеловал меня в каждую щеку, по-прежнему не проронив ни слова. Я немного растерялась и не знала, что делать. Поэтому снова я спросила его: «Ты в порядке?» Он, наконец, посмотрел прямо на меня и выпалил: «Нет!» Сжимая мою руку, он продолжил: «Я притворяюсь, что я в порядке, но это не так – не так!» В ту же секунду он обнял меня очень крепко, и я поняла, что он плачет. О боже, теперь я начала понимать, почему он ничего не говорил до этого! Он пытался не потерять самообладания, не заплакать, а тут я со своими вопросами…

Мы стояли так какое-то время, просто обняв друг друга. Майкл всхлипнул несколько раз, и я ощущала, как он дрожит, хотя в автобусе было довольно тепло. У меня ушло, наверное, полминуты на то, чтобы осознать, что в это мгновение Майкл обнимает меня, плачет и показывает мне свои истинные чувства. До этого момента я на самом деле думала, что он пойдет на предстоящий суд сильным и с позитивным настроем, какой он продемонстрировал во время предъявления обвинений несколькими днями ранее. Какой же наивной я была! Конечно, ему было так страшно и больно, как только может быть перед лицом столь ужасных обвинений, когда все, чего он хотел, это помочь ребенку, как помог многим другим несчастным детям до и после этого.

От этих мыслей в голове и от ощущения того, как Майкл дрожал, мне самой пришлось бороться с подступающими слезами. Майкл в это время говорил мне, что присутствие поклонников у здания суда очень помогло ему, и что мы должны позвать всех фэнов вернуться и поддержать его. «Это так много для меня значит!» - говорил он и продолжал: «Иди и в интернет и скажи всем поклонникам, что я их очень люблю!» Он сказал это прямо мне в ухо, потому что мы по-прежнему обнимались. Хотя он все еще всхлипывал между словами, его голос звучал так мягко и чудесно. Я ответила ему, что мы обязательно передадим его слова фэнам, и что многие из нас с удовольствием присутствовали бы там все время, но живут в Европе или где-то еще – я упомянула, что мы из Германии – и что нам трудно вырваться на все слушания. Я просто хотела объяснить, почему мы и другие фэны не сможем быть там каждый день, хотя и хотели бы. Мне кажется, он понял, что я хотела сказать. Он произнес только: «Я знаю», - и сжал меня очень крепко. Я чувствовала, что это самое эмоциональное объятие, которое у меня когда-либо с кем-либо было. В тот момент совсем неважно было, кто он и кто я – мы были просто два человека, обнимавшие друг друга. Это было удивительно. Эмоции захлестнули меня, и не в силах сдержаться, я произнесла: «Я люблю тебя так сильно…» Мы крепко обнимались еще несколько секунд, а потом одновременно отпустили друг друга.

Я была так растеряна, что чуть было не ушла из автобуса, не сказав больше ни слова. Но потом я вспомнила, что у меня для Майкла был маленький баварский флаг, на котором мы написали «Мюнхен любит тебя». Поэтому я снова повернулась и сказала: «А, вот это тебе». Он взял флаг своей большой ладонью, в которой флажок почти исчез, и ответил «спасибо». После этого я, наконец, спустилась с лестницы на подгибающихся ногах».

Соня вышла из автобуса белая, как полотно. Следующей была Марина.

Марина:
«Вид Сони заставил меня заволноваться – не из-за встречи с Майклом, а из-за того, насколько эмоционально тяжелой она может получиться. Я остановилась, увидев Майкла, глядящего на меня сверху ступенек. «Доброе утро, Майкл», - сказала я ему робко. Поначалу он просто смотрел на меня, не шевелясь. Казалось, он собирался что-то произнести, но вдруг взял меня за руки и подтянул к себе на две оставшиеся ступеньки вверх, после чего поцеловал в каждую щеку и крепко обнял. В этот момент все накопленное напряжение, весь страх и вся печаль за него, все переживания, все мое сострадание, и главное, вся любовь к нему полились по моему лицу потоком слез. «Я так люблю тебя, Майкл!» - только и смогла произнести я. Тут Майкл тоже не смог сдержаться, хотя и пытался изо всех сил, и заплакал, отвечая: «Я люблю тебя гораздо сильнее!» Он обнял меня еще крепче и, пытаясь успокоить, поглаживал по голове и спине.

Мы оба не могли успокоиться, и кажется, плакали все сильнее и сильнее. В тот момент я почувствовала и поняла, как глубоко огорчен, уязвлен и сломлен Майкл был тем, что происходило в его жизни. У него вовсе не было такой уверенности, какую он пытался продемонстрировать миру несколькими днями ранее у здания суда в Санта-Марии. В какой-то момент Майкл начал дрожать всем телом. Было настолько очевидно, что ему в жизни нужны люди, на которых можно опереться, которым можно верить, - люди, которые были бы уверены в его невиновности. Некоторое время мы просто сжимали друг друга в объятиях, всхлипывая, а потом он вдруг сказал надломленным голосом: «… знаешь, они сделали мне этим так больно, они пытаются меня уничтожить…» При этом его колотила дрожь, и я беспомощно пыталась утешить его, как могла, поглаживая по спине, но слова утешения не шли, потому что я знала: положение, в котором он находился, было просто ужасно, и утверждать обратно было бы откровенной ложью. «Я знаю… знаю…» - вот и все, что я могла пролепетать, к тому же мы столько плакали, что оба едва могли дышать. Майкл был похож на утопающего, который хватался за соломинки – он сжал меня еще сильнее, почти до боли. И вот в этот момент глубочайшего отчаяния он попытался заговорить снова. Почти потеряв голос от плача, он хрипло прошептал с отчаянием и мольбой: «…но мы должны вылечить мир и помочь детям». То, как он выговорил эти слова, вызвало у меня нешуточное беспокойство, потому что в них слышалась какая-то нота прощания, как если бы он пытался сказать, что не останется здесь надолго, и что мы, фэны, должны выполнить его миссию.

Инстинктивно я ответила: «Конечно – но мы сделаем это вместе с тобой, Майкл!» - пытаясь сказать ему, как сильно он нам всем нужен. При этих словах у Майкла снова начался приступ рыданий, и он начал всхлипывать так сильно, что мне пришлось поддерживать его и на ногах и пытаться удержать равновесие за нас обоих. И снова мы долго плакали, и только через какое-то время Майкл вдруг нашел в себе силы собраться. Я постаралась последовать его примеру. Дрожащие, с лицами, мокрыми от общих слез, мы, наконец, попрощались, и я пошла вниз по ступенькам, чувствуя себя совершенно выжатой, с сердцем, порванным в клочья».

Бригитта:
«Пока Марина была наверху с Майклом, я осмелилась заглянуть внутрь только разок, и увидела их в объятиях друг друга – похоже было, что они плакали. В автобусе было темно и играла негромкая фортепианная музыка. Я дрожала от холода и нервного напряжения, не зная, чего ждать. Поэтому я старалась отвлечься беседой с ассистенткой Майкла, которая стояла рядом с кабиной водителя. Я рассказала ей о том, почему мы здесь – о том, что мы приехали на судебное заседание, но улетаем позже, потому что такие билеты были дешевле.

За разговором я услышала, как Марина идет в моем направлении и пытается спуститься из автобуса. Не говоря ни слова, сама не своя, Марина протиснулась мимо меня и чуть не упала со ступенек, споткнувшись. Честно говоря, ее состояние и звуки всхлипов, что я слышала раньше, меня немного напугали. Поэтому я попыталась всеми силами потянуть время, но после того, как я помогла Марине выйти из автобуса, пришла моя очередь.

Медленно и робко я забралась по ступенькам к Майклу, избегая смотреть на него. Я не хотела смотреть ему прямо в глаза, чтобы не смущать его и не смущаться самой, поэтому просто протянула ему руку со словами: «Привет». Но прежде чем я успела что-либо произнести, он схватил меня за руку, подтянул к себе и немедленно крепко обнял. Я практически висела на две ступеньки ниже, чем стоял Майкл, а он подтягивал меня к себе ближе и ближе. В автобусе был небольшой барьер, отгораживавший место водителя и служивший одновременно преградой, чтобы люди не падали, и поручнем тем, кто поднимается наверх. Поскольку я не успела подняться до конца и Майкл схватил меня раньше, этот барьер уперся прямо мне в живот, что было не очень удобно, особенно потому что Майкл прижимал меня к себе через него очень крепко и не отпускал.

Но поскольку было ранее утро – я была уставшая, замерзшая, растерянная и взволнованная, - мои чувства работали выборочно, и я забыла про этот упирающийся мне в живот барьер через несколько секунд. И только через какое-то время я почувствовала, какое тепло исходило от Майкла, и заметила, что он пытается согреть меня, потирая рукой мою спину. Он, должно быть, почувствовал, как сильно я тряслась. Звук трения руки по куртке наконец меня «разбудил», и я почувствовала, что Майкл тоже немного дрожит и что он плачет у меня на плече. Мы простояли так минуту или две, ничего не говоря. Потом я услышала, как он шепчет мне в ухо: «Выйди в интернет…» Как я уже сказала, я была немного не в себе в тот момент, и поняла только, что он говорит что-то про интернет. Но в конце концов мне удалось сосредоточиться, и я расслышала продолжение фразы: «Выйди в интернет и скажи всем, скажи всем поклонникам, что я их очень люблю и что они должны придти в следующий раз в суд! Это ТАК важно для меня!» Сказав это, Майкл прижал меня к себе еще крепче. Я едва могла вздохнуть, но ответила: «Я обещаю, они придут – для нас это тоже очень важно» (я имела в виду, что нам тоже важно наконец оказать ему поддержку и помочь чем-то, после того как он стольким помог миру). После этого Майкл снова заплакал. Я чувствовала себя беспомощно и растеряно, дрожала и всхлипывала, но по-настоящему плакать не могла. Это больше походило на шок, и я инстинктивно начала тереть его по спине, как он меня до этого. Он на несколько секунд обнял меня крепче – я слышала его дыхание и всхлипы, - а затем отпустил. Он отступил назад, сжав ладони перед лицом, и тихо прошептал: «Я люблю тебя». Я ответила: «Я люблю тебя сильнее», развернулась в полном шоке и чуть не свалилась со ступенек, на которых стояла. Но прежде чем спуститься, я вспомнила, что у меня в руке по-прежнему зажаты три открытки из Мюнхена, которые мы надписали Майклу прошлой ночью. Они немного помялись, оказавшись зажаты где-то между барьером, Майклом и мной, но я все же повернулась и сказала: «Ой, это для тебя» - и отдала их ему. Он тихо ответил: «Ой, спасибо», все еще вытирая слезы.

Я вышла из автобуса к другим девочкам, которые переглядывались, не в силах поверить в то, что случилось, дрожа от холода, держась друг за друга… у нас просто не было слов».

Автобус простоял там еще несколько минут с открытой дверью. Мы были слишком измучены и не запомнили, что именно произошло дальше, но мы помним, как ассистентка Майкла обсуждала с охранниками, что с нами теперь делать, и как Майкл велел ей пустить нас в Неверленд и накормить и напоить чем-нибудь – очевидно, чтобы дать нам немного успокоиться и развеяться после всех переживаний.

Мы все подошли ближе к автобусу, услышав голос Майкла, и как только он снова нас увидел, он немедленно подошел к каждой из нас и сказал: «Спасибо!» Мы в ответ пожелали ему оставаться сильным и не терять веры и сказали, что будем рядом и что очень его любим. Не отпуская наших рук, он сказал очень громким глубоким голосом: «Я люблю вас сильнее!» Потом двери автобуса закрылись и автобус уехал с Майклом, который стоял у окна и махал нам, а мы махали ему.

Это холодное январское утро изменило всех нас. Это было самое тяжелое, самое болезненное переживание в нашей жизни – чувствовать, что человеку, которого ты так сильно любишь, так больно, и что ты ничем не можешь ему помочь, кроме как своей чистосердечной поддержкой и присутствием рядом. Но что впечатлило нас больше всего и показало нам настоящего Майкла, это то, что даже в самый страшный и безнадежный момент сердце у Майкла болело за других, за нуждающихся, за больных и бедных детей и за нашу планету! Мы поняли, что это было в самой сути его личности. Помощь, любовь, забота о ближнем. И как бы люди ни пытались высмеять, унизить, уязвить и даже уничтожить его, Майкл никогда не терял способности любить, переживать за других, и желания помогать людям. Он просто любил их сильнее!

Это четыре девушки из Мюнхена, чьи воспоминания о встрече с МАЙКЛОМ описаны с в статье "Он любил сильнее" - Бригитта Блемен, Марина Доблер, Стефани Гросе, Соня Винтерхоллер, Германия.

С http://vk.com/milanik:

Message from Michael JACKSON & 4 Ladies of Munich